Читать онлайн «Мозг и тело. Как ощущения влияют на наши чувства и эмоции». Страница 34

Чарльз Дарвин говорил, что отношение – это совокупность движений, таких как занятие той или иной позы, которая демонстрирует, как чувствует себя человек в определенный момент времени. Английский антрополог и исследователь сэр Френсис Гальтон тоже говорил об отношении как о телесной склонности. И американский психолог Уильям Джеймс был убежден, что основой чувств служит телесный опыт переживания различных эмоциональных состояний. Наше тело играет важную роль не только в реализации способности испытывать эмоции, оно также оказывает влияние на то, как мы резонируем с чувствами и намерениями окружающих нас людей.

В 1975 году в лаборатории приматов при Висконсинском университете, которой тогда руководил психолог Гарри Харлоу, на свет появилась маленькая обезьянка вида макак-резус по имени Джейн. В первый же день жизни ее разлучили с матерью. В дикой природе такое отделение дитя от матери означало бы верную гибель для малыша, однако Джейн попала в хорошие руки: впредь о ней должен был заботиться опытный в общении с животными технический персонал лаборатории. Джейн будет хорошо питаться и содержаться в тепле и чистоте. Ее поместили в клетку с проволочным каркасом, чтобы Гарри и члены его исследовательской команды могли изучить природу любви.

Первые признаки любви и привязанности появляются у людей еще в младенческом возрасте. Считается, что способность к эмоциональной близости и эмпатии к окружающим берет начало из тесной связи ребенка с матерью. Но как возникает любовь младенца к маме? И как эта изначальная любовь превращается в способность взрослого человека демонстрировать нежные чувства к возлюбленным и супругам?

В 1940–1950-х годах, когда в психологии доминирующее положение занимали теории психоанализа и бихевиоризма, было принято считать, что сильная привязанность ребенка к матери связана с основной потребностью младенца – потребностью в питании, главным образом в материнском молоке. Ученые считали, что маленькие дети ассоциируют свою мать с утолением голода, а чувство любви и привязанности они объявили побочным продуктом этой ассоциации. Однако профессор Харлоу не был в этом уверен. Благодаря экспериментам Павлова с собаками он знал, что позитивно ассоциироваться с едой может любой объект. Каждый раз, когда Павлов давал собаке пищу, он звонил в колокольчик. Через некоторое время у подопытного животного, стоило ему заслышать звон колокольчика, начиналось слюноотделение. Рефлекс сохранялся даже тогда, когда пса переставали кормить. И самое важное, по прошествии длительного срока колокольчик переставал вызывать эффект слюноотделения, то есть связь между звуком колокольчика и пищей разрывалась. Такой тип ассоциаций совсем не похож на любовь между матерью и ребенком. Даже тогда, когда мать перестает быть основным кормильцем ребенка, его любовь к ней обычно не угасает. Даже наоборот, усиливается и превращается в чувство, связывающее на всю оставшуюся жизнь. Такую любовь трудно объяснить простым удовлетворением первичных потребностей. У Харлоу возникла другая гипотеза: любовь сама по себе – жизненно важное условие для здорового развития, причем не менее важное, чем еда и вода.

Идеи Харлоу шли вразрез с распространенными в те времена взглядами, в соответствии с которыми любовь не выполняет никакой значимой функции в развитии человека. Родителей часто предупреждали, что проявление чрезмерной любви к детям может привести к возникновению проблем с психикой и что пользы от нее для воспитания нет никакой. «Когда у вас возникнет искушение погладить своего ребенка, вспомните, что материнская любовь – опасная штука»{167}, – писал Джон Уотсон, ведущий психолог того времени.

Когда Харлоу приняли на работу в Висконсинский университет, он должен был заниматься изучением способностей крыс к обучению – например, как они учатся проходить лабиринт, чтобы достать еду; но университет все тянул с отведением необходимых ресурсов и помещения для проведения исследований. Когда он в очередной раз пожаловался друзьям за ужином, что ему никак не выделят лабораторию, один из гостей посоветовал ему забыть о грызунах и начать работать с обезьянами. Харлоу мысль понравилась, и он взялся за дело, превратив пустующее здание в нескольких кварталах от университета в передовой вольерный комплекс для колонии обезьян. Работать со взрослыми особями, которых нужно содержать в одиночных клетках, оказалось трудно, а потому ученый начал работать с малышами. Их, правда, приходилось сначала держать в инкубаторах и лишь затем переводить в клетки, днище которых к тому же нужно было застилать пеленкой, чтобы она впитывала выделения.

В отличие от жестких и холодных проволочных стен клеток мягкая пеленка привлекала обезьянок. Когда возникала необходимость менять пеленку, малыши нередко цеплялись за нее и всячески демонстрировали негодование – точь-в-точь как человеческие дети, которые не хотят никуда идти без своего мягкого одеяльца или любимой игрушки. Что за странная привязанность к пеленке? Совершенно очевидно, что она не удовлетворяет никаких основополагающих потребностей, не утоляет ни голод, ни жажду.

Харлоу заподозрил, что малыши чувствуют психологический комфорт от контакта с теплой, мягкой и пушистой пеленкой, потому что она обладает определенными качествами, характерными для тела их матери. Так у него родилась гипотеза о том, что «контактный комфорт», как он назвал наблюдаемое им явление, имеет большое значение для маленьких обезьян. Харлоу провел очень интересный и оригинальный эксперимент, поделив малышей на группы и отдав их на попечение суррогатных матерей разного типа. Первый тип был сделан из деревянных блоков, обитых губчатой резиной и мягкой хлопковой махровой тканью. Внутри таких «мамаш» была ввинчена лампочка мощность 100 ватт, которая, нагреваясь, выделяла тепло. В верхней части фигуры были приделаны круглые обрезки дерева, изображающие глаза и нос. В результате получилось нечто мягкое и теплое. Суррогатные матери второго типа были сделаны из проволочной сетки и не были обиты махровой тканью. Обниматься с такой мамой было не очень-то и приятно – ведь она, по сути, представляла собой простой проволочный каркас.

«Матерей» поселили в отдельные помещения, но их клетки были соединены с «жилыми комнатами» малышей, так что обезьянки могли свободно переходить от одной «матери» к другой. В одних случаях бутылочку молока вешали на проволочную «маму», в других – на тряпичную. Как ни странно, большую часть времени Джейн и остальные обезьянки, участвующие в эксперименте, проводили, вцепившись в тряпичную суррогатную мать, независимо от того, у какой из «матерей» находилась бутылка с молоком. Если бутылка находилась у проволочной «мамы», малыши выпивали как можно больше молока за как можно меньшее время, а затем стремглав бежали в клетку к тряпичной «маме». Когда в клетку с малышами подкладывали новую и немного пугающую обезьянок игрушку, например механического медвежонка, который бил в барабан, они все бежали к тряпичной «матери» безотносительно того, у нее или нет они получали молоко. Похоже, психологический комфорт, ассоциировавшийся с близким контактом, усиливал в маленьких обезьянках чувство привязанности.

В другом ряде исследований Харлоу выращивал одну группу обезьянок только с теплой тряпичной суррогатной матерью, а другую отдавал на попечение холодной проволочной «маме». У обеих «матерей» была бутылочка с молоком. Хотя малыши из обеих групп набирали вес с одинаковой скоростью, те, кто жил с проволочной «мамой», чаще страдали от диареи и проблем с пищеварением. Физический дискомфорт, особенно проблемы с пищеварением, часто служат признаком психологического стресса. Похоже, отсутствие того самого «контактного комфорта» вызывало у обезьян стресс{168}.

Мы привыкли считать, что наши базовые физические нужды мощнее всех остальных потребностей, но Харлоу сделал поразительное открытие: проволочная «мама», удовлетворявшая потребности в молоке, была «биологически адекватной, но психологически несостоятельной». Данные работы профессора Харлоу до сих пор часто цитируют и используют как прекрасную иллюстрацию того, насколько важен близкий контакт между матерью и ребенком для его развития и психологического здоровья. Маленькие обезьянки предпочитали тряпичную суррогатную мать, потому что она была мягкой, пушистой и теплой, как настоящая обезьяна. Похоже, она заменяла детенышам то недостающее им социальное тепло, которое в реальности им давала бы настоящая мать. Наш мозг не всегда отделяет физические характеристики от психологических.